Диалог под часами. Алексей Петрович Арцыбушев и протоиерей Димитрий Смирнов.

Часть 1. Потомок Рюриковичей

Часть 2. Хождение по мукам

Часть 3. Дела церковные

Часть 4. Моё Дивеево

Часть 5. Российская смута XX-го века

Прот. Димитрий Смирнов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры, мы вновь в гостях у Алексея Петровича Арцыбушева. Так как всегда общение с ним для вас доставляет большую радость и пищу для ума, мы решили с его разрешения опять его посетить. По виду он этому очень рад…

А.П. Арцыбушев: Как всегда…

Прот. Димитрий Смирнов: …Да. Так что мы приступаем. Здравствуйте, дорогой Алексей Петрович!

А.П. Арцыбушев: А у меня микрофона нет?

Прот. Димитрий Смирнов: А он у нас общий.

Вот, и в нашей беседе сегодня будет ещё участвовать отец Илья, тоже подружившийся с Алексеем Петровичем, и тоже какие-то вопросы у нас будут общие, и мы, так сказать, даже немножко продумали темы, о которых мы будем говорить. И вот первое, что мы хотели от Вас как в некотором смысле участника событий, – спросить про Вашего деда, который был министром в царском правительстве у Николая Александровича.

А.П. Арцыбушев: При последнем правительстве.

Прот. Димитрий Смирнов: Да. Вот, в последнем правительстве. И он был такой выдающийся человек, весьма и умный, и образованный – но это всё-таки не редкое явление, а вот то, что он был образцом твёрдой нравственности, это уже в то время было не часто встречающееся явление. И вот с этой точки зрения нам он очень важен и интересен.

А.П. Арцыбушев: Видите, я своего деда помню, когда мне было три года, он умер. Но дело в том, что следователь на следствии мне говорил, что «вы нас ненавидите, вы сволочи, Вы нас ненавидите, потому что дед у Вас министр, расстреляли мы Вашего дядю, Вы наш враг, потенциальный враг». Я ему отвечаю: «Я вас не ненавижу, я просто вас презираю». И когда коснулось того, что я на анкетах пишу о себе, что я сын служащего», следователь мне сказал: «Вот видишь, врёшь!», а я возразил: «А у нас есть какие-нибудь партии? У нас есть партия рабочих, крестьян и интеллигентная прослойка. Если была бы партия дворян, то я бы так и написал, что я дворянин. А что ж я буду писать, когда нет такой партии?» – «Ах, у тебя там дед министр!» и тому подобное… Я ему в ответ на это говорю: «Почитайте Ленина».

Прот. Димитрий Смирнов: А Вы читали что-то, да?

А.П. Арцыбушев: Мне читали.

Прот. Димитрий Смирнов: А, понаслышке так.

А.П. Арцыбушев: Да. Где Ленин о Хвостове сказал так: «Если бы все министры были бы такие, как Хвостов, то не нужно было бы делать революцию». Почему он это сказал? Потому что мой дед все свои земли, кроме здания имения и окружающих его построек, отдал крестьянам бесплатно в 1905 году. И поэтому крестьяне его обожали.

Прот. Димитрий Смирнов: После Манифеста, да?

А.П. Арцыбушев: Да. Другие… Не все отдавали. Он отдал всю свою землю крестьянам. И поэтому, когда он оказался уже после революции в Ельце, а его имение Красное – двадцать километров от Ельца, то крестьяне ему возили дрова, возили картошку. Они гроб его несли двадцать километров до главного имения Хвостовых.

Прот. Димитрий Смирнов: Прямо на руках, да?

А.П. Арцыбушев: На руках.

Прот. Димитрий Смирнов: Потрясающе.

А.П. Арцыбушев: Бессменно.

Революция его не тронула. Всех министров стреляли, вешали, я не знаю уже, что с ними делали, мой дед спокойно уехал в Елец вместе со своей семьёй, со своей женою и с дочерью, с сыном, и там они проживали. И вот однажды, это по рассказам моей мамы, приходит солдат с винторезом. «Вы Хвостов?» – «Я Хвостов» – «Будьте добры, собирайтесь». Винторез здесь, собираться необходимо. И деда увели. Все попрощались, старшие – они уже больше его не увидят. Через какое-то время возвращается дед домой в сопровождении этого же самого солдата и рассказывает, что солдат его привёз в Москву, его поселили в гостинице, но около двери снаружи солдат стоял. Потом в какой-то момент солдат сказал ему «Пойдём!», и они шли-шли-шли, шли-шли, пришли в Кремль, идут какими-то коридорами, и вдруг перед ними открывается дверь, где написано «Владимир Ильич Ленин».

Ленин встаёт из-за стола и говорит: «Как я рад Вас видеть!»

Прот. Димитрий Смирнов: Подумать только…

А.П. Арцыбушев: А он спрашивает тогда: «А в чём дело?» А Ленин говорит: «Я формирую правительство. Мне необходимы люди, знающие то, что Вы знаете. Опытные, знающие своё дело. Мне нужен комиссар по юридическим делам».

Прот. Димитрий Смирнов: Он Министерство юстиции возглавлял?

А.П. Арцыбушев: Да. Дед мой говорит: «Знаете, Вы напрасно старались. Я как был монархистом, я им и остаюсь. И останусь. И поэтому я ни в какое правительство не пойду. Извините меня, Вы напрасно трудились». Ленин подошёл к нему, пожал руку, сказал: «Очень жалко, очень жалко». И распрощались. И солдат его привёз обратно в Елец. И после этого, а это было в восемнадцатом году, моего деда не трогали, не приходили, ни обыски не делали, ничего. И в нашей семье было такое мнение, что Ленин дал ему охранную грамоту. Потому что Ленин понимал, то есть умел понять принцип другого человека. То есть, не расстрелять, раз ты не так думаешь, как он, да… И вот таким образом мой дед дожил до 1924 года в Ельце. И как мама пишет в своих записках, он причащался раз в неделю на протяжении всей своей жизни в Ельце, а перед смертью – каждый день… Семья Хвостовых, она была всё-таки высшего класса. Она вхожа была хоть в любые салоны высшего класса… Они не ходили никуда. Они жили своей жизнью. Они ходили в церковь. Они детей водили в церковь. Дед мой всегда после того, как дети приходят из церкви, спрашивал: «Какое Евангелие читали?» Запомнил ли ты. И поэтому мама мне говорила: «Вы всегда слушали с большим вниманием, потому что папа спросит, какое Евангелие читали». И вот до сих пор я должен днём после обедни вспомнить, какое Евангелие. Когда его читают, то я его стараюсь запомнить, как будто меня дедушка спросит, какое Евангелие читали.

Умер он в Ельце, а похоронен в Воронце, это основное имение Хвостовых, а потом уже дети пошли, они разделились, там Красное имение было, Усварга, много было, там много было сыновей и дочерей, и поэтому имение уже каждый имел.

Вот характеристика моего деда.

К нему приходит телеграмма от Калинина, который был в ссылке. Калинин Михаил Иванович. Телеграмма такая: «Местными властями отказано мне выехать и похоронить мою мать. Прошу Вашего вмешательства». Мой дед моментально даёт распоряжение выпустить. Беспрекословно. Калинин был всё-таки совершенно другого направления человек, да. Местные власти знали, что он коммунист, и его не пускали.

Прот. Димитрий Смирнов: Это до революции ещё было?

А.П. Арцыбушев: Это до революции было, мой дед был министром. Однажды к нему пришёл Распутин и начал от него требовать каких-то блатных действий в отношении своих близких людей, нужных ему, Распутину. Дед его терпеть не мог и ему, конечно, отказал. Тогда Распутин вышел в комнату секретаря, сел за стол и написал телеграмму императрице. Текст: «Сей министер нам не гож». И «сей министер» был снят. Потому что Россией командовала дама, а не государь император. Он был настолько подчинён ей… А она была подчинена гипнозу Распутина, что она указывала в Ставку: «Старец сказал отступать, старец сказал наступать», то есть она была полностью под его властью, под его, как бы это сказать, гипнозом. А потом, у неё ребёнок был, кровотечение, а он умел останавливать. А сейчас уже его хотят канонизировать.

Прот. Димитрий Смирнов: Нет, это же всё люди с определённым устроением.

А.П. Арцыбушев: Да, но их очень много.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, тогда тоже, я думаю, их было немало. Ну вот секта иоаннитов, например, которая отца Иоанна Сергиева Кронштадтского считали за Бога…

А.П. Арцыбушев: Но как он протестовал.

Прот. Димитрий Смирнов: Отец Иоанн протестовал и, конечно, все протестуют, но в том-то и дело, вот у нас в России только ленивый за старца не прослывёт. А такая жажда старческого руководства – она огромная. И многие такие «ефимычи» этим пользуются, и некоторые вот доходят аж до приёмных государя императора. Это – вполне возможно. Я вот тоже знаю такие случаи, когда некоторые очень высокопоставленные люди вот в нашем государстве – сейчас, сегодня – они готовы ездить за тридевять земель к таким же распутиным. И ездят. Я не знаю, насколько они выполняют то, что им советуют эти люди, всё-таки государство – это жёсткая машина, но, во всяком случае, какое-то влияние, безусловно, существует. Поэтому это явление не такое уникальное. Я не знаю, что было, например, в XVII веке, но подозреваю, что в каких-то иных формах это существовало всегда.

А.П. Арцыбушев: Испокон веков.

Прот. Димитрий Смирнов: И вот сейчас, XXI век – и всё равно это живёт, как некое болезненная религиозность.

А.П. Арцыбушев: Необходимость какого-то руководства.

Прот. Димитрий Смирнов: Не только. А нет, именно ищут вот…

А.П. Арцыбушев: Нет, я говорю о духовном руководстве.

Прот. Димитрий Смирнов: Нет, духовное руководство всегда нужно, но в силу того, что обычный человек скорее примкнёт не к трезвому, разумному, знающему и прозорливому, а к какому-то вот чудаку, который является просто артистом из ТЮЗа, он это всё в очень вульгарной форме инсценирует и в этом проекте участвует. Такие приёмы, очень простые.

А.П. Арцыбушев: Они характерны для России.

Прот. Димитрий Смирнов: Да, ну мы не знаем, что там у кельтов происходит, у галлов, но у нас мы наблюдаем это, а это вот то явление, которое всплыло именно вокруг императорской семьи, всё-таки оно типично. Даже сам интерес, проявленный именно вот к этому человеку, Григорию Ефимовичу Распутину, он тоже очень понятен, он уже через призму прожитой жизни и тех людей, которых я в жизни встречал, воспринимается мною как типическое явление.

А.П. Арцыбушев: Для России.

Прот. Димитрий Смирнов: Для России. И не только вот, а вы как считаете?

Отец Илья: Никакими постановлениями о младостарчестве не остановить это явление, это необходимость, Синод об этом уже говорил много раз, но это всё равно процветает.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну да, потому что это вопрос религиозный. Тут можно только остановить ищущего и колеблющегося. Но – никак не человека, который это уже воспринимает как Символ веры. Поэтому нет ничего удивительного, что тогда в окружении Распутина существовали люди, которые свято в него верили, такой же психологический тип наблюдается в нашем обществе и внутри Церкви и сейчас. Тогда они его просто почитали за великого старца, а сейчас – за оболганного святого. Хотя никто не спорит, что он оболган был многажды. Сам Распутин. Много ему приписывали того, чего не было. Ну, таковым у нас является каждый известный человек, вот, если телевизор включить и смотреть, Вы обязательно столкнётесь с выражением «человек-легенда». У нас любой более или менее известный человек, который хотя бы три песни сочинил, он уже человек-легенда. Танк-легенда, автомат-легенда, ружьё-легенда, болт от паровоза – легенда. Петров-легенда, Иванов-легенда, так сказать, Рабинович-легенда, и, в общем, мы живём в стране легенд. И Распутин – это такая же наша легенда. И уже отделять как-то одно от другого довольно трудно бывает. Тем более кто из обывателей сейчас будет читать толстые книжки?

Так что для меня Распутин стал более понятен, когда я столкнулся с такими же почитаниями и отчасти со стремлением некоторых людей его прославить, вот тогда всё встало на свои места. Замкнулась картина.

А.П. Арцыбушев: И, кроме того, он был всё-таки необыкновенной личностью. Не среднего, не нижнего порядка он был как человек по таланту своему…

Прот. Димитрий Смирнов: Безусловно! Да безусловно!

Отец Илья: Иначе бы так высоко не взлетел.

Прот. Димитрий Смирнов: Конечно.

А.П. Арцыбушев: Он умел взять в свои руки целое государство.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну государство он взял через семью. Но вот один его жест, когда он стукнул по столу и спросил у императора: «Вот где у тебя отозвалось? Здесь», то есть он как бы намекнул, что надо вот сердце прилагать. Ну, это акт человека весьма талантливого, то есть он и видел человека, он психолог был.

Отец Илья: Не ТЮЗ, а уже, так сказать, Большой театр.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, может, не Большой, а Малый, но всё-таки это уже серьёзно. Сам его облик – тоже. У него такие выразительные глаза, высокий рост. Жалко, голос его не сохранился, интересно это, любопытно. Конечно, это явление.

А.П. Арцыбушев: Ну а вот племянник моего деда, Алексей Николаевич Хвостов, он был генерал-губернатор Нижнего Новгорода. И очень был близок к Распутину. И он метил быть не губернатором, а выше. И через него после «Сей министер нам не гож» появился в этом кресле другой Хвостов, Алексей Николаевич.

Прот. Димитрий Смирнов: Уже племянник, да?

А.П. Арцыбушев: Племянник. И о нём Солженицын пишет, дядя и племянник. Солженицын, я не знаю точно, может, девятьсот пятый год, в каком-то из своих произведений пишет, описывает и того и другого. Мой дед умер, когда… Ну, мой отец раньше умер, и поэтому мама моя уехала в Елец к своей матери и к своему отцу. И при нас он умер, а потом, когда он умер, то бабушка Арцыбушева, в тоске пребывая, очень умоляла мою мать приехать. Моя мама поехала к отцу Алексею Зосимовскому, спрашивает, что делать. Всех нас положили под его духовное руководство, ничего не делалось без него, это касалось не государственных дел, а внутрисемейные дела – все делались только с его благословения. Моя мама вышла замуж за отца с его благословения, старшая сестра вышла замуж по его благословению. И она удивлялась: «Он же неверующий! Я не хочу выходить за человека, который неверующий». Он молодой был, вера приходит немножко позже. А отец Алексей сказал: «Ты его спину крести. Выходи замуж и крести в спину». Она это делала, и он потом стал таким верующим…

Прот. Димитрий Смирнов: Благодатное влияние крестного знамения.

А.П. Арцыбушев: С благословения отца Алексея Зосимовского моя бабушка уже в парализованном состоянии приняла монашеский чин с именем Митрофании. После смерти её моя тётушка Екатерина Александровна приняла тайное монашество с именем Евдокия. Уже Хвостовы все умерли, и там, в Ельце было церковное дело какое-то очень большое, и всех – под расстрел. И мою тётушку тоже. Потому что где монахине быть? Около церкви, да? А она ещё Хвостова. А потом ей заменили. И она уехала в лагерь, в лагере работала в санчасти, так как мы все, Арцыбушевы и Хвостовы, умеем делать все процедуры, которые нужно, лечить.

Прот. Димитрий Смирнов: А это у вас была такая традиция семейная? Или это считалось – общий элемент культуры такой?

А.П. Арцыбушев: Да безо всякой культуры… Моя мама, попала в ссылку в Муром, и её нигде не брали на работу. Нигде! Только – отгребать элеваторы, где сушили зерно. Вот такой лопатой отгребать зерно, перетрясать его. И больше ничего. Она поступила и окончила блестяще фельдшерскую школу. А потом уже стала работать в открытой форме туберкулёза в честь памяти моего отца, потому что он умер от открытой формы, от милиарного процесса. А через неё я научился и читать рецепты, и делать уколы, потому что мать при мне болела, я её вытаскивал, у неё был компенсированный порок сердца. Ну, короче говоря, в деревню мы попали трёхлетними после смерти дедушки. И вот уже там началась совершенно другая жизнь. И там уже и Дивеево, и Саров, и владыка Серафим (Звездинский), уже позже немножко, в 1924 году. И вот это Дивеево в меня вошло – органически. Знаете, я прожил очень грешную жизнь. Я падал очень легко, но меня поднимала всегда чья-то рука. Или в момент падения я куда-то отходил… Но я всегда чувствовал на себе какую-то руку, которая меня спасает и которая меня из трясины ставит на сухое место как бы на покаяние. Я стою, каюсь, потом падаю. Как Ванька-встанька.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, это, по-моему, у всех так. Просто Вы это острей переживаете. Но Вы же чувствовали, собственно, Чья эта рука-то?

А.П. Арцыбушев: Да! Я её всё время чувствовал, потому что я был воспитан в вере, но воспитан не насильно, воспитан добровольно. Моя мама никогда нас ни в чём не неволила, не было такого: «Мы идём в церковь, то-то и то-то»…

Прот. Димитрий Смирнов: Ну что, вы сами шли? «Мама, я с тобой»? Или как?

А.П. Арцыбушев: Нет, мама спрашивала, кто хочет пойти в церковь. По праздникам мы всегда ходили.

Прот. Димитрий Смирнов: По праздникам все хотели?

А.П. Арцыбушев: Нет, это уже двунадесятые праздники, Казанской, какие-то праздники дивеевские это уже просто... Мы все шли. А вот так вот: «Кто из вас хочет не есть до Плащаницы?» Или – «Кто из вас хочет не есть до звезды?» Свободно. И мы отвечали: «Мы!» Потому что мама спрашивала, она не говорила: «Не будем есть!»

Прот. Димитрий Смирнов: Я понял, да. Ну что ж.

А.П. Арцыбушев: Потом, она всегда крестила нас на ночь. Она всегда читала вечерние молитвы, стоя сзади, положив нам на плечи руки перед большущей Казанской иконой Божией Матери, она тихим голосом читала нам вечерние и утренние молитвы с семилетнего возраста. Она читала все нужные молитвы к Причастию после семилетнего возраста.

Прот. Димитрий Смирнов: Она читала, вы слушали?

А.П. Арцыбушев: Да.

Прот. Димитрий Смирнов: А сами не присоединялись к чтению?

А.П. Арцыбушев: Ну, в семь лет мы изучали славянский язык, потому что мы учились дома, у нас учительница жила в доме. И когда мы попали в Муром уже в ссылку, то мы с братом сразу пошли в четвёртый класс, то есть мы были уже подготовлены.

Прот. Димитрий Смирнов: Начальную школу вы дома прошли?

А.П. Арцыбушев: Да, начальную школу прошли.

Или мама спрашивает: «А кто хочет пойти со мной в церковь сегодня, хотя и не праздник?» Ну, мама это делала так ласково так спокойно. Она никогда не била. Если мы провинились, я или брат, она говорила: «Сядь на стул и обдумай своё положение».

Прот. Димитрий Смирнов: Не стоя в углу, а на стуле даже?

А.П. Арцыбушев: Нет, ни в какой угол. Сядь на стул и обдумай своё положение. И вот, сидели на стуле и обдумывали своё положение.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну а бунта не было? «Не буду сидеть!»

А.П. Арцыбушев: Что-что?

Прот. Димитрий Смирнов: Бунта не было? «Не буду сидеть!»

А.П. Арцыбушев: Нет, это было настолько… Я ужасно любил мать.

Прот. Димитрий Смирнов: Это видно, что Вы и сейчас её любите.

А.П. Арцыбушев: Бунт у меня был с братом, потому что к нам в дом никого не пускали. Мы росли, два мальчишки, в замкнутом кольце. Только на ёлку пускали детей священников, и девочек, и мальчиков, и всё. Остальной мир мы видели в щёлку забора. Вот такого. На улицу нас не пускали одних никогда. Это было страшно, потому что когда мы попали в ссылку, то мы были белыми воронами. Нас били почём зря.

Прот. Димитрий Смирнов: Ребята били, да?

А.П. Арцыбушев: Потому что мы не умели ответить. И поэтому я научился так драться, что – не подходите!

Прот. Димитрий Смирнов: А как? Сам, да?

А.П. Арцыбушев: Так просто вступал в драку. Я не бежал. Брат мой бежал, а я вступал в драку. Ну и научился драться.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну да – практически. Так же, как уколы делать. Понятно.

А.П. Арцыбушев: Всё вот так вот. А дедушка умер при маме. А позже матушка Екатерина Александровна, матушка Евдокия, она как-то ещё при жизни бабушки пошла на рынок для чего-то, а нужно было зайти на почту… нет, не нужно было зайти… идёт ей навстречу батюшка, который идёт причащать хозяйку дома, а моя тётушка – в ноги, потому что он идёт со Святыми Дарами. А потом его просит: «Я, – говорит, – иду продавать кольцо мамино, жить не на что. Помолитесь, продала». Она вышла из калитки, её встречает почтальонша. И говорит: «Катя, Катя, иди на почту, там тебе заказной пакет пришёл!» Они пошли вместе на почту, она открывает заказной пакет, а там – битком набито немецкими деньгами. За границей были родственники.

Прот. Димитрий Смирнов: А сменять-то их было где? Поменять?

А.П. Арцыбушев: Нет! Она говорит: «А что я с ними буду делать?» А вот эта вот почтальонша сказала: «Иди! Здесь один человек едет в Германию. Ему необходимы немецкие деньги».

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, это чудо, прямо!

А.П. Арцыбушев: Да! Чудес полно! Их нужно, батюшка, только уметь видеть. Или как-то – жить в них, вот я бы сказал так. Потому что так, очевидно, с детства. Или, может быть, там кто-нибудь молится, я не знаю. Но пятнадцать раз смерть подходила ко мне прямо вплотную. Ну, я Вам рассказывал, может, я заболел дизентерией.

Прот. Димитрий Смирнов: Рассказывали, да.

А.П. Арцыбушев: Ну вот, пожалуйста. Вдруг я вспомнил рассказ матери, как в деревнях лечат дизентерию. И вот таких масса случаев, их можно пропустить между – «да, оно случайно это всё, это так хорошо, повезло».

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, да.

А.П. Арцыбушев: А если это смотреть – вот, то, что заложено до семи лет в ребёнка, оно остаётся на всю жизнь. Оно где-то будет забываться, где-то он будет падать, кувыркаться, будет ломаться его жизнь, но то, что в нём заложено до семилетнего возраста, вот эти вот камушки евангельские, камушки – останутся. Под дом, под здание.

Вот, мама и Дивеево сумели заложить, я про брата не знаю, сумели заложить, они потом зарастали мхом, зарастали, илом заносило их, сорняки в них врастали, но в какое-то время это расчищалось, потому что Бог давал действительно каких-то великих людей, которые ставили тебя на какую-то, на духовную землю, ступню. А ты уже знаешь, что это помощь. Что помощь можно получить только оттуда, да. И вот попадались такие люди…

А матушка Евдокия после тюрьмы (это я говорю о тётушке), она была сослана в Петрозаводск. Где она? При церкви, она ухаживала за какой-то слепой старушкой. КГБ её терпеть не могло, потому что не могли терпеть монашенок. Ей предложили уехать – куда угодно. И она выбрала Самарканд. А у неё в Самарканде могли быть где-то какие-то адреса. Она приезжает и в первую очередь идёт в церковь. Приходит в церковь и чувствует, что-то не то. Спрашивает: «Что это такое?» А, говорят, здесь обновленцы. А она говорит: «А у вас есть что-нибудь другое?» Есть, вон там, на кладбище. Молитвенный дом. И она пошла туда. И уже вечер, уже темно, уже совсем темно, она не знает, куда деться, как поступить…

Прот. Димитрий Смирнов: Какой был год, Алексей Петрович? Вот её приезд в Самарканд?

А.П. Арцыбушев: Сорок лет проработала. Значит, это где-то 1950-е годы. Она выходит в эту темноту и вдруг к ней кто-то бросается на шею и кричит: «Матушка Евдокия!» Нет – «Екатерина Александровна!» Оказалось, это матушка Юния, елецкая послушница, которую матушка игуменья прислала к Хвостовым, когда постригали мою бабушку, чтобы кто-то был из монастыря. А потом эта матушка Юния исчезла. И совершенно неожиданно она попала в охапку матушке Юнии в тот момент, когда некуда было деваться. А матушка Юния занималась сбором денег, откупанием земель и вот этих халуп для того, чтобы восстановить храм великомученика Георгия. И они стали вместе работать в этом направлении, и строился храм во время войны, и выстроен храм. Там не первым был, а одним из первых архимандрит Серафим Суторихин. А до него был отец Пётр Княжинский. Отец Серафим тридцать лет проработал, матушка – сорок. И вот, матушка Юния писала превосходные иконы, причём делала кисти из собственных волос, потому что кистей не было. По всей церкви, на всех стенах её иконы.

Прот. Димитрий Смирнов: А когда Вы приехали в Самарканд в первый раз?

А.П. Арцыбушев: Дело в том, что в 1953-1954 году из Самарканда приезжают ко мне две женщины. Я только переписывался с тёткой. Приезжают две женщины: староста и ещё с ней одна. И говорит, что уполномоченный по делам церкви повесил замок на храм и закрыл.

Прот. Димитрий Смирнов: Вот этот деревянный кладбищенский?

А.П. Арцыбушев: Да, который уже выстроен был.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну да, вместо разрушенного.

А.П. Арцыбушев: И они приехали. Я говорю: «А к чему придрались? С какими документами вы приехали?» – «Да мы приехали хлопотать». Куда? Там нужно с бумагами, за что закрыли, почему закрыли, какие основания были для закрытия, какие опровержения к этому закрытию. Я говорю: «Сидите здесь». И сел на самолёт и уехал. Первый раз за много десятилетий.

Прот. Димитрий Смирнов: Вы поехали в Самарканд за документами, да?

А.П. Арцыбушев: Мы с тёткой сидели неделю, перерывали все архивы. И я привёз целую пачку документов, опровергающих закрытие храма уполномоченным. И вместе с этими дамами, с этими документами я пошёл в отдел и в Комитет по делам Церкви, так он называется?

Прот. Димитрий Смирнов: Ну да, по делам религии. Сначала он был по делам Православной церкви…

А.П. Арцыбушев: И я пошёл туда вместе с ними, разложил им все документы, и они позвонили этому Ташкенбаеву в Ташкент и сказали: «Снять замок». Вот так. А уже с этого момента я стал в Самарканд ездить.

Прот. Димитрий Смирнов: Регулярно?

А.П. Арцыбушев: Да. Тут же я познакомился с отцом Серафимом. Вот вам маленький рассказ о Самарканде. А та слепая старушка, за которой она ухаживала в Петрозаводске, она, умирая, говорит: «Мне Вам нечем отплатить, я Вам ничего не могу дать, но у меня есть гривенничек преподобного Серафима». К преподобному Серафиму подошла одна женщина, говорит: «Батюшка! Я так бедна, помогите мне! У меня даже на хлеб нет». Батюшка достаёт ей гривенничек и сказал: «Вот тебе на всю жизнь!» И этот гривенничек, она не разбогатела, но у ней всю жизнь был достаток. Откуда он приходил – неизвестно.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну как всё, от Бога.

А.П. Арцыбушев: Всё от Бога! Так вот, у этой слепой старушки оказался гривенничек, потому что он передавался от одной несчастной к другой несчастной. Не богатым он давал, а так он шёл по кругу. Круг этот нельзя сейчас заметить, как он шёл, но он оказался у этой слепой, и та старушка сказала: «Матушка, мне нечего дать, у меня есть гривенничек преподобного Серафима. Вы с ним будете жить безбедно всю свою жизнь!» И действительно, она сорок лет проработала при церкви безбедно. А потом – я в Самарканде, а она говорит: «Алёшенька, после моей смерти ты гривенничек не получишь. У тебя всё будет». А Нинушка, там была такая Нина, которая работала и пела и читала, ухаживала за батюшкой, она уже ослепла, а шила ризы, была такой церковной… Молодая девушка. «И я его кладу туда, под икону, но это не твоё, это Нине. Потому что у тебя может быть всё, а у неё – ничего».

И когда совершился переворот в государстве, то русские начали бежать из Узбекистана, они за гроши продавали свои квартиры и бежали куда глаза глядят. И вдруг Нина пропала. Нина пропала, я не могу узнать, где она. А я связь поддерживал, гривенничек-то у неё, а я как бы ответственный за этот гривенничек, я считал, что тётка мне не просто так его дала, а чтобы я ответственно помогал. Марина надо мной смеётся, что гривенничек работает на неё и на нас…

… И в конечном итоге через год я её разыскал где-то в ужасных условиях: в Казахстане, в какой-то хате, через фанерную перегородку – какая-то пьянь. Она прекрасно знает Устав, прекрасно знает Церковь, службы. Но батюшка её сперва взял, а потом невзлюбил. И случайно приходит ко мне человек и говорит: «А вот её адрес», я моментально ей написал письмо: «Не нуждаешься ли в помощи?» Она мне отвечает: «Да ещё как…» И с тех пор этот гривенничек начал работать. А в письме я ей написал: «Гривенничек с тобой?» – это первый вопрос, который я задал. Она мне ответила, что с ней. Ну, всё…

А потом уже я начал рассказывать об этом гривенничке своим друзьям, своим знакомым, а у меня их очень много. И они всегда, когда приходят ко мне в гости, суют в этот карманчик, и говорят: «Это гривенничек, это гривенничек». Так что мне и люди помогают, потому что они знают, что это пойдёт по назначению, а не мне. А иногда мне не хватает, тогда я беру из этих, но знаю, откуда я взял, значит должен из своих отдать столько-то. Понимаете?

Прот. Димитрий Смирнов: Касса.

А.П. Арцыбушев: Вот Самарканд, вот матушка Юния и Нинушка с её гривенником.

Прот. Димитрий Смирнов: Замечательно. Вы мне про гривенничек ничего не рассказывали…

А.П. Арцыбушев: А вот сейчас рассказываю.

Прот. Димитрий Смирнов: Очень наглядно.

А.П. Арцыбушев: У неё гривенничек. И я ей сказал: «Вот, ты будешь умирать, ты передай его Марине». Дочери. Я уж не знаю, потому что я не знаю, как сложится её жизнь. А Марина может его передать тоже несчастному, то есть у нас договор такое, это это не наш гривенник, а гривенник преподобного Серафима. Но чтобы после её смерти он пришёл бы ко мне, а уже от меня, как Преподобный распорядится, пошёл бы дальше. Не для себя, потому что мне ничего не нужно, всего хватает.

Прот. Димитрий Смирнов: Спаси Господи… И ещё нам с отцом Ильёй хотелось бы поговорить на такую тему, которую можно обозначить «Новые мученики и исповедники Российские».

А.П. Арцыбушев: Для меня это очень трудный вопрос, потому что он вызывает во мне не только недоумение, но некоторую неприязнь в сердце.

Прот. Димитрий Смирнов: Я понимаю, не всё в нашей жизни можно принять. Неприязнь в буквальном смысле этого слова.

А.П. Арцыбушев: Вы знаете, неприязнь. Неприязнь к методу канонизации. Он недопустим. Об этом я говорил Патриарху.

Прот. Димитрий Смирнов: Вот это как раз очень интересно.

А.П. Арцыбушев: Это обращение было передано прямо в его секретариат вместе с книгой «Милосердия двери…», где я заложил всю свою историю лагеря и следствия. И ещё там была книжка о моей маме «Сокровенная жизнь души». Потому что когда подали на канонизацию схиархимандрита Даниила, отца Серафима (Климкова), то комиссия ответила, что его нельзя канонизировать, потому что он изменник Родины. Меня это возмутило. Потому что он из Вереи при немцах пошёл к себе на родину во Львов.

Прот. Димитрий Смирнов: А если бы он ушёл в Берлин, это вообще что-либо меняет?

А.П. Арцыбушев: Вот для них это измена Родине.

Прот. Димитрий Смирнов: Нет, хорошо. Немножко непонятно, что такое измена Родине.

А.П. Арцыбушев: А то, что он служил, он приехал на Родину, и как священник он служил в храме.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну…

А.П. Арцыбушев: Да, ты не имеешь права.

Прот. Димитрий Смирнов: Хорошо, а Родина своей Церкви разве не изменила?

А.П. Арцыбушев: Не знаю.

Прот. Димитрий Смирнов: Измена Родине – это когда воин переходит на сторону врага и убивает своих бывших сотоварищей, или человек, допустим, зная какую-то государственную тайну, выдаёт её другой стороне, тем самым наносит экономический, военный, стратегический, дипломатический вред своей Родине. Вот это измена. А тут человек переместился…

А.П. Арцыбушев: Дамаскин объяснил мне это так. В Киеве (а отец Серафим шёл через Киев) он с каким-то митрополитом Киевским в оккупации сослужил. А этот митрополит по окончании службы вышел с многолетием Гитлеру (потому что оккупационная зона), а отец Серафим (схиархимандрит Даниил) стоял с крестом, потому что все батюшки выходят на многолетие. Да?

Прот. Димитрий Смирнов: Я не слышал, маленький ещё был, но люди рассказывают, что многолетие и Сталину было.

А.П. Арцыбушев: Да ещё и панихида… Ну, что говорить…

Отец Илья: А потом, отца Георгия Бенигсена, который был в Псковской миссии, Святейший Алексий его лично награждал впоследствии. И сейчас уже вообще у многих открылись глаза на то, какое это было в своём роде замечательное явление – Псковская миссия.

А.П. Арцыбушев: Но что я Вам скажу: я шёл по церковному делу – за что? – за то, что меня дома венчали. Венчал непоминающий батюшка. Он, конечно, скрывался, паспорта не было и тому подобное. Его посадили, и ещё двадцать человек с ним рядом. Я двадцатый был. И всем церковникам, всем арестованным и расстрелянным по церковным делам шилась Особым совещанием одна и та же формула: «за участие в антисоветском церковном подполье, ставящем себе целью восстановление монархии в стране». В 1947 году мне это записали. Дальше: КГБ писало программу партии. Организация должна иметь свою программу, свою цель, своё назначение, и КГБ это писало. А люди или под страхом или под воздействием невероятной усталости, будучи уже невменяемыми, подписывали всё. Нельзя на эти подписи смотреть как на какие-то подписи нормальных людей. Я не подписывал ничего, потому что они меня не смогли сломать. Я был сильным.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, а может, времени было мало с Вами возиться…

А.П. Арцыбушев: … Ну а потом, кому уж я очень был интересен? «Знаете ли такого-то?» – «Знаю» – «А где он?» – «На Немецком кладбище» – «Знаете такого-то?» – «Да, знаю. Знал» – «А где он?» – «А он на Ваганьковском». Я их всех – по кладбищам. «А вот про этого Вы знаете, что Ваша мать говорила?», я отвечаю: «Пожалуйста, 41-й участок, Немецкое кладбище. Будьте добры, допросите. При мне она не говорила», то есть я был сильнее следователя. Почему – потому что когда меня посадили, я поставил на себе крест. Я сказал: «Вот я. Спаси Господи! Я здесь умру, но из-за меня сюда никто не сядет»… Уже двадцать набрали. И при любом аресте духовного лица следователю необходимо набрать группу, и поэтому следователь только этим и занимается. А дальше, батюшка: меня уводят, предположим, в шесть или в семь утра меня уводят в камеру, следователь остаётся, у него вот столько незаполненных листов допроса! Он задаёт табуретке вопрос: «А как относится такой-то и такой-то к тому-то и тому-то? Какое его по этому вопросу мнение?», табуретка отвечает: «Антисоветское». Там так всё шло, там же сплошные подлоги. Нельзя их рассматривать как какие-то документы. Это издевательство над новомучениками, это унижение для Церкви, достойное сталинских времён. Церковь 75 лет пробыла под гнётом сталинского режима, неужели мозги не работают у людей?

Прот. Димитрий Смирнов: Нет, ну, может быть, они работают, но работа тоже бывает в разных режимах.

А.П. Арцыбушев: В какую сторону работают…

Прот. Димитрий Смирнов: Да, можно поменять полюса, и будут в обратную сторону работать.

А.П. Арцыбушев: Батюшка, как можно святость определить по поведению на следственной табуретке? Это же я не знаю что… Дальше: как можно заявлять на весь мир о том, что никогда в КГБ не было никакого давления, никаких пыток, никаких истязаний, ничего подобного, что все отвечали добровольно по собственному желанию?

Отец Илья: Да, вот про таблетки Вы говорили, что подкладывали…

А.П. Арцыбушев: Да Господи Боже, ну попробуйте, не поспите три недели, попробуйте пять минут повисеть вверх ногами. А потом на табуретку. Человек не может прочитать двенадцатичасовые вопросы-ответы.

Дальше. Меня следователь спрашивает: «Вы верите в Бога?», я отвечаю: «Да». Что он пишет? Он не мой ответ пишет, он пишет…

Отец Илья: … «фанатик».

А.П. Арцыбушев: «Фанатик», да. Почему? Потому что я обвинялся в подготовке террористического акта против Сталина, а значит, я уже должен был быть фанатиком. Да? Потому что только фанатики могут об этом думать или убивать. И следователь уже с первого же вопроса, верю ли я в Бога, вместо моего ответа «да» пишет «фанатик», значит, он подготавливает меня для того, чтобы потом меня обвинять.

Дальше. Следователь мне говорит: «Мы очень просто с вас, церковников, снимаем венцы мученичества».

Прот. Димитрий Смирнов: Так и говорил?

А.П. Арцыбушев: Так и сказал.

Прот. Димитрий Смирнов: Очень интересно.

А.П. Арцыбушев: «Очень просто». Я спрашиваю: «А как?» – «А мы вас обливаем таким говном, что вы не отмоетесь через века». И показывает мне папку с моим делом, на которой написано: «Хранить вечно». И вот, Вы меня извините, комиссия в этом дерьме что-то ищет.

Прот. Димитрий Смирнов: Ах, вот Вы к чему клоните, Алексей Петрович…

А.П. Арцыбушев: К тому… Да нет, что значит – «обливать дерьмом»?

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, это я знаю…

А.П. Арцыбушев: Человека обвиняют, что он кого-то предал, а он никого не предал. Предал следователь с пустой табуреткой.

Отец Илья: Чтоб путёвку заработать.

А.П. Арцыбушев: Он из невинного должен сделать или участника подпольной организации или руководителя для того, чтобы или стрельнуть или дать хороший срок. И этому всему верят, это всё читают, на основании этого канонизируют и расканонизируют, потому что второй раз прочитали, понюхали – ага, Господи, здесь чуть дерьмецом пахнет, что такое… И этим занимается Церковь! Ведь если бы этим занималась какая-то общественная организация, но этим занимается Церковь при Патриархе и при Синоде. Вы понимаете, это курам на смех! И это очень дискредитирует Церковь. Так же, как дискредитировали Церковь вот эти пляшущие девы, потому что всё-таки все считали, что Церковь должна поговорить, пощадить и простить. «Молитесь за гонящих вас, ненавидящих вас и творящих вам зло».

Прот. Димитрий Смирнов: Нет, ну, может быть, кто и молился… Но в отношении этих существ всё просто. Ставится простой вопрос: «Дорогие сограждане, желаете ли вы, чтобы процесс спиливания крестов, раздевания догола, похабель в ваших храмах продолжалась? Или вы хотите это прекратить?» Если прекратить, то каждый, кто подобное затевает, должен знать, что он сядет. Вот и всё. А что тут? Для чего существует тюрьма? Вот, например, почему Вы сидели? Понятное дело, почему. Потому что те власти, которые были в то время, Вас боялись и не хотели, чтобы люди ходили в церковь. Для этого надо сделать хождение в церковь, общение с духовенством, Причастие опасным для здоровья. Они это и создали.

А.П. Арцыбушев: Конечно. Я мог бы заразиться ложечкой.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну и так далее. Так что тут понятно всё. Их посадили. А все эти рассуждения о том, что это гражданское (правонарушение – прим. ред.)... Если бы их отпустили или дали штраф, они через месяц придумали бы что-нибудь ещё.

А.П. Арцыбушев: Батюшка, я случайно Вас затянул в этот дамский разговор… Я хочу всё-таки продолжить про новомучеников.

Прот. Димитрий Смирнов: Я тоже. Но в этом случае мы как мученики выступаем.

А.П. Арцыбушев: Да.

Вы понимаете, что нельзя по следственным делам, по поведению принимать решение о канонизации… Вот что я хочу сделать… Может, сделаю, может, нет. Есть следственные протоколы у четырёх евангелистов: отказ Петра трижды от Спасителя.

Прот. Димитрий Смирнов: Да.

А.П. Арцыбушев: Что нужно делать? Снять с него апостольство, вычеркнуть из Первоверховного и отнять ключи от Рая. И взять их себе. Ну, он уже их взял: он, кого хочет, пускает, кого не хочет – не пускает. Что сделал Спаситель? Он ни единым словом не упрекнул его на Тивериадском озере, а спросил: «Любишь ли ты Меня?» Да потому что покаяние его – «изшед вон плакася горько» - Бог только видит. И видел это покаяние. Если бы в это время кто-то дал папирус и ручку, он бы расписался в том, что он не знает Этого Человека. Потому что шкурный вопрос…

Прот. Димитрий Смирнов: Если бы грамотный был.

А.П. Арцыбушев: Ничего, крестик поставил бы. Шкурный вопрос: человек боится смерти! Он же, Пётр, который сказал: «Я готов за Тебя умереть», через какое-то время отрекается. Это Пётр, который первый назвал Иисуса Христа Сыном Божиим. Отрекается от испуга… А что, у следователя на табуретке после пыток… Дамаскин говорит, что никаких пыток не было. Всё было! Всё было. Били так, как нужно бить. Били по почкам. Дубинками. Выбивали зубы. Следователь надевал перчатку, чтобы выбить как можно больше. Вот, батюшка, я вошёл в раж...

Прот. Димитрий Смирнов: Очень хорошо. Это очень важно. И большое спасибо. А вот, в связи с тем, что мы успели познать (Вы на собственном опыте, а мы – из рассказов других людей и книг), как быть с таким материалом?

А.П. Арцыбушев: С каким?

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, например, мы видим, что в следственной папке есть некий листок, который написан от имени подследственного – почерк абсолютно аутентичен, то есть он сам писал – где он под давлением, под пытками, под страхом называет имена и отвечает даже более подробно, чем требует следователь. Видно, что человек сломлен и испуган.

А.П. Арцыбушев: Я Вам отвечу.

Прот. Димитрий Смирнов: Вот, мне очень важно Ваше мнение.

А.П. Арцыбушев: Я Вам отвечу.

Прот. Димитрий Смирнов: Человек сломлен.

А.П. Арцыбушев: А есть ещё и другое… Как я прочувствовал и свой арест, и все 10 лет – я это прочувствовал как волю Божию. С благодарностью. И когда я был в лагере, и было очень тяжело, и было очень трудно, я всегда говорил: «Господи, чем тяжелей, тем лучше»… Вот говорят, когда человек легко умирает – это одно дело; а когда человек тяжело умирает, от тяжёлой болезни трудно умирает, то этой смертью он как бы искупает свои грехи.

Прот. Димитрий Смирнов: Очищается. Безусловно.

А.П. Арцыбушев: Очищается. Вот, в точности так же я смотрел на лагерь – как на очищение для меня, как на необходимость мне это пройти. Я там и матом ругался и как угодно, и дрался, и всё, что угодно. Я же человек. Но сколько мне приходилось людей спасать! От смерти спасать.

Прот. Димитрий Смирнов: Нет, может быть, я ошибаюсь, но тут, я чувствую так. Что позиция такая***, что мучеников – сотни тысяч, всех канонизировать всё равно не удастся, поэтому мы канонизируем только тех, которые с любой точки зрения безукоризненны, и никто не может ни за что зацепиться. А для остальных у нас же есть день прославления новых мучеников, когда они все вместе...

А.П. Арцыбушев:Ну, так же, как день всех святых, день русских святых, да? Так же и день новомучеников.

Прот. Димитрий Смирнов: Да, день мучеников и исповедников. Есть такой, вот недавно был, мы все его торжествовали, этот день.

А.П. Арцыбушев: Это всё-таки сидение между двух табуреток., потому что есть дети, есть внуки, есть правнуки расстрелянных епископов, священников. Это немножко и их касается.

Прот. Димитрий Смирнов: Да это вообще касается всех.

А.П. Арцыбушев: Когда сначала канонизировали, а потом вдруг «не годишься туда». Нельзя по материалам следствия…

Прот. Димитрий Смирнов: И в этом я согласен.

А.П. Арцыбушев: Нельзя. Вот я в вечной ссылке. Выстроил дом, живу, работаю кочегаром, сутками лопата в руках, жена Марина. В конечном итоге пишу несколько раз на реабилитацию. Уже Хрущёв. Отказ. Отказ. Приезжаю в Москву, мне говорят: «Иди к заместителю главного прокурора Самсонову, хороший мужик, с ним можно говорить». Я записался. Пришёл к нему, спрашиваю: «Почему я получаю отказ?», он мне: «Потому что Вы обвинялись в покушении на члена правительства». Я объясняю: «Но это мотив на арест. Вы посмотрите решение Особого совещания». Там этой статьи нет, она была с меня снята на очной ставке. Была очная ставка с теми, кто на меня показывал.

Очная ставка. Милый мой, дорогой Николай Сергеевич, который взял меня таким мальчишкой из муромской ссылки, и он вложил очень много в меня из того, что во мне есть сейчас. Он говорил: «Тебя очень легко лепить, потому что у тебя костяк есть»

Прот. Димитрий Смирнов: Какой… Скульптор, что ли?

А.П. Арцыбушев: Нет, лепить человека.

Прот. Димитрий Смирнов: Нет, я понимаю, но как он почувствовал это. Ведь когда лепишь скульптуру человека, сначала делаешь из проволоки костяк.

А.П. Арцыбушев: «У тебя он есть, только кидай глины»…

И вот этот миленький Николай Сергеевич и его приятель … Жили в Лосиноостровской. Приятель его - Корнилов. Я там бывал, там наверху на чердаке жил отец Владимир Криволуцкий, который меня венчал. Я это знал, но я никогда туда не приходил, как-то без этого обходился. А у него жена – архитектор. Я, сидя там у них на даче, сказал то, что думаю. Я и сейчас так думаю. Сказал, что их всех надо вешать. Я не сказал, кого. Я сказал – «их». Они на допросе вспомнили это и сказали, что я хотел бы, чтобы их всех повесили. Кто их за язык тянул, я не знаю.

Мне дают очную ставку. Спрашивают Корнилова: «Будьте добры, скажите Ваши показания» – «Вот, Алексей Петрович, будучи у меня в Лосиноостровской на даче сказал, что их надо всех вешать», «Да, я это слышал» – Николай Сергеевич. Я вскочил. С табуретки. Расстояние было такое (показывает расстояние – прим. ред.). Я подбежал, я дал ему такую оплеуху, такой апперкот! И сказал: «Если я тебя встречу где-нибудь в лагере, я тебя, сволочь, убью! Если ты роешь себе яму, почему, какое ты имеешь право рыть другому?! Что я сказал? Твоя жена архитектор, она показывала мне как художнику свои акварели. Я, рассматривая эти прекрасные акварели, сказал, что их надо вешать!»

Прот. Димитрий Смирнов: Конечно, но в тень. Чтоб не выгорали.

А.П. Арцыбушев: Вот не думайте, когда вас поведут, не думайте, что говорить. Это экспромт – «вешать». Я заранее не знал.

Прот. Димитрий Смирнов: Ясное дело, Алексей Петрович.

А.П. Арцыбушев: Они оба говорили, что они на меня сказали под давлением, что я хотел кого-то вешать, кроме картин. И с меня сняли.

Прот. Димитрий Смирнов: Ну, признайтесь, хотели ведь вешать…

А.П. Арцыбушев: Конечно, хотел.

Прот. Димитрий Смирнов: И сейчас хотите. Достать и повесить. Пускай «погрёмывают». На ветру.

А.П. Арцыбушев: Сейчас дальше. Зам. прокурора. Я ему говорю: «У меня была очная ставка, это всё на очной ставке было снято». Снято было. Он листает, листает всё моё дело и говорит: «А здесь нет очной ставки». Они проиграли на неё, не пустили её. Так вот, сколько подкладных и раскладных листов, можно найти во всех тех делах, в которых копается Дамаскин.

Отец Илья: В житии Иоанна Дамаскина есть история о подделанном почерке. Исавр написал халифу почерком Иоанна Дамаскина. Что интересно, Алексей Петрович рассказывал, что там мастера были подделать почерк.

Прот. Димитрий Смирнов: Высокая письменная культура.

А.П. Арцыбушев: Да нет, он мне сам показывал: «Хочешь, я за тебя сейчас распишусь?», абсолютно, как будто я!

***

А.П. Арцыбушев:Хотите чаю?

Прот. Димитрий Смирнов: Хотим.

А.П. Арцыбушев: А я хочу покурить.

Прот. Димитрий Смирнов: А, Вы хитренький.

А.П. Арцыбушев: Я хитрей, хитрей... Сейчас чай будет.

***

Прот. Димитрий Смирнов: Ну вот, пока Алексей Петрович пошёл нам за чаем, хочу с вами попрощаться. И надеюсь, что то, что вы слышали, для вас было также интересно, как и для нас для всех. Спасибо вам за ваше внимание.