Ек: Вот я читала в феврале были Рождественские чтения, и вы там упоминали, что командиры не знают или не понимают роль, функции, значение, какие будут у военных священников. Как бы вы для них и для меня сформулировали – зачем военные священники?

ОД: Во-первых, не все командиры, а те командиры, которые не сталкивались с нашей работой. Те, которые сталкивались, они очень хорошо принимают и видят большую в этом пользу. Более того, некоторые командиры даже выпросили у Министерства обороны, чтобы для них выделили больше ставок.

Ек: Это пример Черноморского флота?

ОД: Нет. Это, например, Ракетные войска. Потому что мы там давно работаем. С Черноморским флотом там посложнее, потому что все-таки это иностранная база. Но там уже есть священник – офицер морской (морской авиации), уже он собственно исполнял эти обязанности, теперь утвердили его официально. Вот представьте себе, человек, который вообще не представляет себе, что такое христианство. Он знает, что существует в стране церковь, знает, что в этой церкви есть священники, но он плохо представляет себе, что здесь совершенно другие задачи. Ну, это не страшно, это только будут некоторые трудности на первых порах. Потом, когда он убедится, что...

Ек: А как он сможет убедиться? Именно несведущим-то сложно понять.

ОД: Понять сложно, а увидеть – можно.

Ек: Понятно.

ОД: Тут только «вкусите и видите, яко благ Господь». Мы надеемся именно на это. С такими трудностями сталкиваются в любой армии мира, поэтому тут ничего такого нового.

Ек: В последней публикации журнала Московской Патриархии (там интервью с Борисом Михайловичем Лукичёвым и ваш ответ) там вы перечислили то, что меня очень интересовало: и задачи, и цели. А вот можно нам поговорить, есть ли определенная приоритетность, как бы порядок в этом, в задачах военных священников или это сложно?

ОД: Ну, приоритетность - для нас главное воспользоваться тем, что священники в армии. Каким-то образом попытаться, хотя бы частично, катехизировать эту массу молодых мужчин. Вот такая наша главная задача. А все остальное из этого будет проистекать. Я читал ваш вопрос о патриотизме – это уже такой побочных продукт.

Ек: А вот вопросы возникают, я смотрю в прессе много, по поводу взаимоотношения военного священника и офицера воспитателя. Как у них будут строиться отношения?

ОД: Дело в том, что у нас как бы воспитателей уже нет. Потому что это преобразовали уже не в воспитательство, а просто по работе с личным составом. И все вопросы, скажем не военного порядка, будет решать определенный подготовленный в дальнейшем офицер. А у нас-то сфера специфическая – мы даже не пересекаемся, хотя мы союзники, потому что мы на одном поле действуем. Он же не может, допустим, офицер, который даже кончил военный университет, предложить какое-то духовное утешение какому-нибудь буддисту. Сложно, просто нереально. У него для этого нет никаких возможностей, он на это не инициирован, он не имеет соответствующего образования. Поэтому должны быть православные, должны быть мусульмане, должны быть иудеи, должны быть буддисты. Это как минимум. Хотя есть какие-то точечные католики у нас или лютеране. Не знаю, если он будет - у него дедушка был католиком, если он дома не проявлял никакого интереса то, что он здесь будет проявлять. А все-таки современная молодежь, которая служит, в основном они уже очень люди такие религиозные.

Ек: Потребность чувствуется?

ОД: Очень большая. И причем они, молодые, они же абсолютно не советские люди.

Ек: А какие?

ОД: Ну, они не знают, кто такой был Карл Маркс. Они не знают, когда была революция – какого числа, в каком году.

Ек: Какое-то промежуточное поколение?

ОД: Да, они ничего этого не знают.

Ек: И от этого легче работать с ними или потруднее?

ОД: Конечно, легче. Потому что для них церковь как родной дом. Они туда заходят также легко, как и в булочную – у них нет никаких барьеров. Для офицеров, которые более старшего поколения, это все-таки некая проблема. А для солдат – нет. Поэтому эта работа сейчас, она гораздо легче, чем было там пятнадцать лет назад. Совершенно новое поколение, абсолютно не затронуто советской пропагандой, никак. Там другого рода трудности – в нравственном плане, средний уровень нравственности при Советах был выше, чем сейчас.

Ек: И участвовали при этом офицеры воспитатели, они никакими нравственными вопросами не занимались.

ОД: Во всяком случае, там были какие-то сдерживающие начала. А современные бедные воспитатели, у которых нет идеологии, они поставлены были в тяжелейшие условия. Но у нас никогда с воспитателями, когда они были, не было никаких конфликтов. Просто своя, такая сугубая задача. Именно наше управление названо «По работе с верующими военнослужащими». Никому не навязывается, строем никто в храм ходить не будет. Хочет – идет, не хочет – не идет. Если ему интересно – пожалуйста, интересуйся, мы все с удовольствием расскажем, покажем. Но вера, ее же нельзя же просто так взять и выучить, это же все-таки дар с выше.

Ек: А что касается военный психологов – их тоже нет уже?

ОД: Нет, они есть и они будут.

Ек: И они как бы – командир, военный священник и военный психолог вместе какие-то задачи выполняют. Как это будет строиться?

ОД: Я это не представляю, но если в данной части, где будет действовать священник и там он появится, ну, конечно, будет нормальное взаимодействие. И ясно, что они будут нам помогать, потому что бывают всякие проблемы, исключительно касающиеся социальной психологии, это нужно просто знать некоторые вещи, которые священник может и не знать, и у него может и не быть такого опыта. Я надеюсь эти социологи и психологи они нас просто обогатят.

Ек: Я нашла ответ на один вопрос - что изменит сейчас введение военного духовенства для батюшек. Я поняла, вы в одном интервью говорите, что будет больше свободы батюшкам, они не будут зависеть от какого-то одного командира, который хорошо к нему относится, плохо к нему относится. Я правильно понимаю?

ОД: Дело вот в чем. Сейчас мы пятнадцать лет уже занимаемся окормлением наших войск. И возникало такого рода трудности. Есть командир, который нас поддерживает, и храм построил, потом он уходит на повышение, ну, допустим, учиться в Академию Генерального Штаба. На его место приходит другой командир, который вообще ничего этого не знает. Некоторые командиры подхватывают. В отдельных случаях идеально священник ему помогал вжиться в работу, он ему все рассказывал, толковый такой священник. А бывали случаи, когда командир, например, то помещение, которое было отдано под храм, велел опять вернуть в столовую. А теперь уже этого не будет, потому что это уже будет структурный человек, таких нелепых ситуаций не возникнет.

Ек: Это положение скажется на самой армии. Каким образом?

ОД: Известно, что лучший воин – это христианин. Еще Вольтер сказал «если бы Бога не было, то нужно его было выдумать». Выдумывать, слава Богу, не надо – все на своих местах, поэтому если армия будет воцерковлена, понятное дело, что дух ее будет очень сильный.

Ек: Но это в общем-то, то что я читала по вашим интервью случится не сразу - воцерковление армии.

ОД: Ну, конечно, конечно. Все наши священники должны приобрести непосредственно опыт. Наша задача – сделать некоторую закваску, которая влияла бы на весь воинский коллектив.

Ек: Тем более, что срочники служат всего 12 месяцев.

ОД: Да. Все-таки это условия экстремальные, это нам помогает. Многие солдаты приезжают из таких районов, где вообще церкви нет. Из Сибири допустим довольно много. И многие сразу первым делом принимают крещение, они об этом мечтали всю сознательную жизнь. А здесь, в армии, такое возможно.

Ек: Здорово.

ОД: Конечно, здорово. Крестим сразу таких новобранцев два-три десятка. Всегда в каждом новом потоке есть несколько десятков некрещеных, которые давно этого хотят.

Ек: Есть отдельные проблемы у офицеров, отдельные проблемы у солдат.

ОД: Ну, офицеры, как правило, семейные. Конечно, это уже проблемы более взрослых людей. А у солдат такие казарменные проблемы. Но если есть священник, то это решается довольно легко. Потому что если с солдатами заниматься, то все вот эти инфекции, которые там существовали раньше в виде дедовщины, это все...

Ек: Побеги, суициды.

ОД: И побеги, и суициды - это все, если есть человек, к которому можно прийти и с ним поговорить. Ну, часто ведь так ведь суицид... Во-первых, он бывает чаще всего в ноябрь-декабрь – короткое время суток, светлой части, это определенную роль играет. Второе, экстремальная ситуация вообще в армии, потому что большинство наших солдат это единственный ребеночек в семье, его вырвали и туда. Там дисциплина, там жесткая, он столько мужчин-то никогда не видел. Дома - мама и бабушка, в школе – учительница, по всем предметам – учительница, директор школы – учительница. А тут здоровые мужчины, резкие, грубые, сильные.

Ек: Теряется человек.

ОД: Он теряется, он чувствует себя забитым, он всего боится. А будет тут отец родной – уже будет ситуация совсем другая. И потом, какое-нибудь письмо пришло – девушка, с которой он дружил, она вдруг другого полюбила, потому что сейчас другие совсем внушаются ценности. А для него это трагедия.

Ек: Она, наверно, СМСку ему напишет.

ОД: Может быть, но совсем недавно еще разрешили мобильные, а то ведь их и не было. И человек вот, эти все сливаются обстоятельства, а тут еще кто-то обидел и так далее.

Ек: А как будут взаимоотношения строится командира и военного священника? Это, наверно, самый центральный вопрос?

ОД: А они уже обречены на то, чтобы строиться. Командир не может вмешиваться в нашу священническую практику, а священник должен подчиняться командиру по всем военным вопросам.

Ек: А если вдруг вот мнения расходятся, какие права у священника?

ОД: Это не потребуется. Он сразу нам сообщит суть конфликта, и мы это по вышестоящей линии все решим. Если что-то неразрешимое, мы можем его поменять.

Ек: А как мне представляется, что вот солдатик пришел на исповедь или в отдельной беседе рассказал вдруг и про уныние там, и про сложности, которые вы упоминали, а вот если какие-то там дедовщина, например, всплывает, ведь батюшка не может прямо вот идти и докладывать или не будет...

ОД: А зачем докладывать. Он, батюшка, пойдет в казарму и сам разберется. Батюшка же взрослый мужчина. Очень много батюшек – бывшие офицеры. Ну, представьте себе, я и какой-нибудь солдатик-дед – я его в три раза старше, раз и все, и брызнул он. Это просто смешно.

Ек: То есть это можно без командира решать прямо на местах и до командира это особенно и не дойдет?

ОД: Да, конечно, это самое простое дело. Просто, понимаете, какое дело, в армии раньше как-то даже офицеры были в этом заинтересованы, то есть с помощью дедовщины решали какие-то проблемы, а зачем, можно и без этого.

Ек: Будем надеяться.

ОД: Мы тоже. Собственно для этого мы и хотим, чтобы наша армия была, такая, чтоб мамочки наши бедные с радостью туда деток отдавали. Чтобы приходил от туда, приобрел некоторые черты, хотя бы отдаленно напоминающие мужские. Это же ценно. А то у нас по статистике 10 миллионов женщин как бы лишних в стране, на них нету мужчин.

Ек: Да, вот у меня своих два сына.

ОД: Вот видите, это очень не плохо. Давайте завозите – отдадим в армию.

Ек: Батюшка, еще вопрос такой административно-структурный. Я так понимаю, что сейчас определенный переходный период – есть какие-то внештатные должности, которые 15-16 лет существуют батюшки, приезжают с приходов, окормляют и вводятся штатные должности. И это будет продолжаться пока не сольется в какую-то штатную структуру, как вам видится?

ОД: Дело в том, что свои планы нам Министерство обороны не докладывает. Но у нас есть свой, к которому мы будем стремиться. И вот, как нас учил Мао Цзэдун: "Враг наступает – мы отступаем, враг отступает – мы наступаем". У нас свое видение, насколько нам удастся его претворить в жизнь...

Ек: А какое, батюшка, у вас видение?

ОД: У меня такое, что не меньше, чем на 800 человек в армии будет священник. А у армии пока один священник на бригаду. А бригады у нас бывают до нескольких тысяч человек. Это, конечно, маловато. И потом бригада может стоят в расположении в трех местах, и расстояние между ними там 150 километров. Ясно, что реальное окормление...

Ек: Эффективной работы, наверно, ожидать трудно.

ОД: В Израиле чуть ли не на 200 человек военнослужащих раввин. Это для нас не достижимо. А вот, ну хотя бы, на 1000 человек один, как примерно в Соединенных Штатах, это вполне возможно. Вот такая задача. Поэтому мы, сейчас вот такой пробный шаг, как оно дело пойдет, на этом все отработаем. Та структура, которая, как в советские времена говорили – на общественных началах, она остается, потому что мы же не бросим те воинские коллективы, которые уже окормляются священником, хотя по штатной структуре там вроде министерство решило, что там не положено. Поэтому пока на общественных началах.

Ек: Это такой медленный договор.

ОД: Ну, в России все медленно делается.

Ек: Господин Лукичёв Борис Михайлович вот в том же последнем публикации, он свое видение церковной структуры предлагал, как он видится с протопресвитерами, как батюшка должен подчиняться по церковной линии синодальному отделу... А вам как видится, сейчас оптимальный вариант подчинения?

ОД: Дело в том, что у нас воинские подразделения есть не только в армии, они есть в Федеральной службе безопасности – в пограничной службе, потом у нас есть во внутренних войсках наши воюющие структуры. Там тоже нужно, там есть священники. Поэтому я думаю, что в конечном итоге в нашем государстве возникла разветвленная структура воинских священников, которые будут окормлять и внутренние войска МВД, и пограничников ФСБ, и нашу полицию, там тоже есть воины, и ОМОН есть, и спецназ. И потом у нас есть тюрьма – тоже тысячи учреждений, почти миллион людей в тюрьме сидит, надо тоже ими заниматься. Сейчас этот процесс тоже идет, а потом будет это единая структура, которая, понятно она будет церковная, а по своей специфики будет еще подчиняться и тому министерству, чьих сотрудников будет окормлять. То есть началось с армии, а будет это распространено я уверен и на внутренние войска, они ни чем не хуже – такие же воины.

Ек: Я просто не так сформулировала: вертикаль подчинения – сначала синодальный отдел, потом Патриарх, она как-то вот так?

ОД: Синодальный отдел непосредственно подчиняется Патриарху.

Ек: Да, а военные священники на местах и архиереи епархий?

ОД: Сейчас пока епархии на месте. То есть как в Российской Империи.

Ек: То есть это в принципе, что касается, если Борис Михайлович говорит, что ему протопресвитеров хотелось бы иметь, вам тоже наверно?

ОД: Да, нет, я бы предпочел, чтобы было такое общее викарианство. В котором викарий подчиняется непосредственно патриарху всех силовых структур, а там пресвитеры могут быть в каждой уже структуре силовой.

Ек: Вопрос еще возникает как раз со стороны в общем-то, наверное, финансовой. Ведь, как я понимаю, у батюшки всегда большая семья, если его берут в штатную структуру, даже и во внештатной структуре все равно, наверно, сложно. Ведь приход, наверно, не очень богатый?

ОД: Понимаете какое дело, если будет военный священник, дело в том, что наша армия собирается тратить миллиарды долларов на вооружение, поэтому доля семей военного духовенства она просто микроскопическая, ее просто там не видно. Решить все это очень просто, я надеюсь, что так оно и будет.

Ек: То есть положат достойную зарплату, так грубо говоря?

ОД: Достойная зарплата это вещь такая тоже довольно странная. Я считаю, что зарплата должна быть такая, чтобы священник и все его дети, его супруга имели возможность на эти деньги вполне качественно жить в той местности, где они служат.

Ек: И это Министерству обороны по карману?

ОД: Я абсолютно не сомневаюсь. Если, действительно, мы хотим, чтобы в армию шли лучшие из лучших священников, а лучший из лучших священник по своим нравственным качествам – это тот священник, который, во-первых, заботится о своей семье. Поэтому если он не может реализовать эту заботу там, тогда зачем. Ну, я думаю, через нашего Верховного главнокомандующего этот вопрос будет решен раз и навсегда. Опять же со временем.

Ек: В прессе есть какие-то поползновения сказать, что батюшки немотивированны, потому что с финансовой...

ОД: Ну, батюшки вообще, а сейчас батюшки от армии ничего не получает. Это все наш религиозный энтузиазм, который уже 20 лет реализуется. У апостолов какая была денежная мотивация? Апостол Павел до Британских островов доплыл, проповедовал Слово Божье.

Ек: Вот у немцев своими священниками довольно часто поднимался вопрос после объединения Германии, какой срочности трудовой договор должен быть у военного священника, а сейчас какой планируется срочности договор?

ОД: Вообще об этом пока речи не шло. Заключается договор, еще даже не пришли документы, я могу даже спросить, можно у Лукичёва спросить. Это я просто не знаю. По-моему обычный срок договора сейчас с человеком при устройстве на военную службу – три года. А как с нами будет, я не знаю.

Ек: Довольно заметная дискуссия правовая шла в тот период профессор Пчелинцев по поводу проблематичности введения...

ОД: Пчелинцев – это такая фигура, я даже не знаю, с кем ее в Германии сравнить, чтобы вам бы было понятно. Даже не знаю, кого назвать в Германии, но фигура, которая абсолютно здесь никому не известна, абсолютно не имеет никакого авторитета, и весь его институт – это он один. Он же и шофер, и секретарша. Ну, а так как он себя позиционирует, создается впечатление, что Пчелинцев это такая фигура, это вообще как бы, это такой частный человек. Не без честолюбия, скажем. Поэтому он некоторые вещи так улавливает и как бы создает такую проблему, поэтому лучше на него не ссылаться. Как говорят – за ним никто не стоит. Я не уверен в его юридическом даже образовании. Ну, я лично не знаком по-моему даже.

Ек: Ну, есть какие-то трения с конституцией, с федеральным законом о статусе военнослужащих?

ОД: Я живу в России, на моей памяти конституций было уже четыре или пять. Конституция – это просто некий такой договор. Последнюю конституция Шахрай написал, ну, как-то было это голосование. Если что-то там – ну, изменим конституцию, какие проблемы. Вот изменили сейчас срок президентства, уже почему-то 6 лет, а почему не 10? Я бы 10 дал, потому что выборы – это совершенно не нужная вещь. Ну, раз западный истеблишмент, ему так это нравится, ну, по крайней мере, пореже и подешевле. Так же и с конституцией – собрались, сели и поменяли конституцию. Если неохота делать плебисцит, давайте решим, опять же внесем в конституцию, что можно парламентским путем. Ну, и все. Была сталинская, была брежневская. Меньше всего вопросы конституции меня волнуют и у нас собственно мало людей в стране ее читали. Ни на стадии обсуждения, ни на стадии принятия. Говорят, очень хорошая у нас конституция, я вот в это верю. Я один раз читал, но уже многое забыл, во всяком случае, говорят, что она не хуже тех, которые есть в Европе. Я тоже в это верю, люди писали очень такие грамотные.

Ек: То есть, если какие-то все равно нескладности появляются с введением института военных священников, то их нужно просто сопоставлять со временем?

ОД: Ну, конечно, ведь всегда же жизнь, она несколько опережает те юридические формы, в которые она отливается. Сначала происходит некое событие, потом видят, что не хватает законодательной базы, чтоб это как-то оформлять в жизни. И это достигается за год, за два.

Ек: Понятно, хорошо. Что касается четырех традиционных религий, которые записаны опять же в нашей конституции и в законе, должны ли они иметь похожую какую-то структуру, как и в Русской Православной Церкви?

ОД: С какой стати? Они должны решать так, как им это нравится.

Ек: И совместно работать?

ОД: Мы совместно уже работаем давно. И с евреями, и с буддистами. Даже когда мы устроили сборы военного русского духовенства мы всегда приглашали и наших евреев, и буддистов, и представителей ислама.

Ек: А как вам думается, нужно ли какую-то создавать особую структуру управления военными священниками или так, как сейчас?

ОД: Ну, на данном этапе этого достаточно. А потом я думаю это все, когда разовьется в нужную государству и армии форму, придет и время это. Но она будет все равно подчинена армии в этой части, что касается взаимодействия с личным составом.

Ек: Вот такой вопрос: вы уже долго, с 2001 года руководите Синодальным отделом, а как бы вы ответили на вопрос, что получается, а что еще не очень получается в вашей работе?

ОД: Все получается. Я очень доволен и теми сотрудниками, которых удалось собрать вокруг этого дела, и результатами работы. Было бы идеально, чтобы это все, любую проблему можно было на месте решить. Но я уже не юный человек, я понимаю, что так это не получится. А так все поступательно идет. Когда меня спрашивают, как дела, я говорю – очень хорошо. И это правда, я это ощущаю.

Ек: Сотрудничество с Министерством обороны точно также можно охарактеризовать?

ОД: Я всех первый лиц знаю, они меня все знают, со всеми прекрасные отношения, а с некоторыми – идеальные. Поэтому не знаю, что еще желать. Есть, конечно, некоторое недопонимание, все-таки я смотрю со стороны церковной, а эти люди все-таки не очень в этих вопросах разбираются, у них какой-то свой взгляд. Но мы терпеливо ждем, ничего, придут и другие поколения. И то я считаю, что огромные шаги вперед.

Ек: А вот такой вопрос с обществом, вот есть комитет солдатских матерей, например, у вас какой-то контакт есть?

ОД: А как же, мы с Мельниковой вообще в очень дружеских отношениях. Контакты есть, у нас взаимодействие в рамках общественного совета Министерства обороны, где мы с ней там состоим. Все время встречаемся, те проблемы, которые она поднимает – я их слышу.

Ек: Это очень важно.

ОД: Да, очень важно, я считаю. Это очень удобная для нас площадка.

Ек: На Западе... так как вот Германия с громадным опытом военного священства стоит в мире со своим особым опытом, им, конечно, очень интересно знать при каждой встрече, меня конкретно спрашивают, а вот при строительстве института военного духовенства в России пользуются ли в России каким-нибудь другим зарубежным опытом?

ОД: Модель бундесвера для нас наиболее приемлема. Вообще строительство армии начиная с Петра и потом дальше при императрицах, при Павле I очень армейская система Германии она всегда была очень, ну, так приветствуема в России. И вот из того, что я видел в Европе – во Франции, в Германии, в Италии – для нас оптимальным вариантом является германская система. И то, что мы сейчас производим в пространстве, - это больше всего похоже на германскую систему.

Ек: Очень приятно слышать.

ОД: Мне тоже очень приятно. Я считаю, что та система, когда священник остается приходским и в тоже время окормляет, в данном случае я больше был, конечно, знаком с католиками, но и с протестантской евангелической церковью тоже, с их работой знаком. В общем как они взаимодействуют, это очень похоже.

Ек: И гражданское лицо остается, то есть без погон.

ОД: Да, без погон, нам это совершенно не нужно. Священник есть священник, незачем атрибутику эту смешивать. Поэтому мы не берем ни польскую модель, ни модель Соединенных Штатов, а именно германскую, в этом смысле в общих чертах сохранится и дальше. Так это и было до революции.

Ек: И вот опять же читая прессу, я смотрю капелланское служение военного священника, полкового священника. А вот вам какое название по душе?

ОД: Военный священник, как это было в России. Я вообще-то традиционалист. У нас и так много слов вошло сейчас из американского языка, некоторые сегодня этим щеголяют. Съездят два раза в Америку и уже полно всяких англицизмов, американизмов. Зачем? Есть военный священник. Капеллан надо переводить.

Ек: И он не отражает ни российской традиции...

ОД: Хотя, мы тоже используем – доменное имя у нас есть kapellan.ru, ну, это больше для того, чтобы все люди понимали, о чем идет речь, и потом оно не было занято, поэтому мы его заняли. А так, конечно, военный священник. Так лучше всего.

Ек: Я не знаю – это крамольный вопрос в России или нет. А вот чего ожидают, на ваш взгляд, военные политические элиты вводя такой институт, не боятся ли они, что большое количество нарушений всплывет, что имидж пострадает?

ОД: Понимаете, какое дело, дело в том, что в армии идет такая реформа мощная, что все те люди, которые имели такие опасения, они уже давно в запасе. Сейчас совершенно приходят новые люди, новые силы и просто они еще не знают, какие в армии могут быть нарушения.

Ек: И, наверно, заключительный вопрос, батюшка. Есть ли какие-то контакты или желание со стороны молодежи, которая проходит альтернативную гражданскую службу?

ОД: Знаете, альтернативных по-моему у нас в стране сейчас даже нет. А когда они были, их всех можно было перечислить по пальцам одной руки. Поэтому это вообще не проблема, это очень многие люди... альтернатива, альтернатива – а когда ее ввели, оказывается, никто не хочет ее проходить. Это все удел людей, которые плохо представляют реалии нашей жизни. Их никогда не было больше пяти человек. Их проще освободить от армии. Ек: Спасибо большое.

ОД: Да, пожалуйста.

Вопросы задавала Екатерина Борге (Полонская)